Dina Rubina: “Human dramas cannot be adjusted to terms”

Psychologies: Дина Ильинична, обычно с женщинами о возрасте не принято говорить. Но хотелось бы сделать для грядущего юбилея исключение. Мне кажется, это особенная дата для вас. Или я ошибаюсь?

Дина Рубина: По поводу «не принято говорить». Кажется, Оскар Уайлд сказал: «Не доверяйте женщине, которая называет вам свой возраст. Женщина, которая способна на такое, способна на все!»

Знаете, я даже мысленно улыбнулась в ответ на ваш трогательный вопрос. Я, понимаете ли, совершенно, абсолютно, изумительно равнодушна ко всем датам. Вот такой порок в сознании и мироощущении вроде бы нормального человека. Дата в календаре для меня ровным счетом ничего не значит. В моей семье это известно по нескольким анекдотичным случаям. Например, когда однажды мы всей семьей оказались в Малеевке, в доме творчества писателей, муж Борис, лежа вечером на диване в гостиной, меланхолично произнес: «Хм… А мне сегодня исполнилось сорок лет…» И я, проклятая бездушная жена, «с покаянным воплем пала ему на грудь» — так, кажется, писали в романах XVIII века? Думаю, в те дни работала над каким-нибудь рассказом или повестью — уже не помню, и потому постыдно забыла о дне рождения супруга. О чем он и сам, уверена, с утра не вспомнил, обдумывая какую-нибудь проблему сочетания красок в очередной картине.

О собственном дне рождения мне обычно утренним звонком напоминала мама. Нынешняя дата — полукруглая — трогает меня примерно столь же, как и некруглая, как и любая. Интересно, что в этом году она совпадает с Судным днем. Дочь, заглянув в какие-то там прошлые календари еврейского скользящего летосчисления, обнаружила, что и родилась я тоже в Судный день, во как! А это день особый, знаете? В этот день надо у всех просить прощения, особенно если точно знаешь, что обидел. В этот день все хором читают особую молитву, которая называется «Кол нидрей», «Все наши обеты». Молитва невероятного накала и страшного отчаяния.

С ней и этим днем, кстати, связана такая история. Как известно, выдающийся композитор и пианист Антон Григорьевич Рубинштейн, основатель Петербургской консерватории, вынужден был креститься — иначе он как еврей не имел права жить в столице и учиться музыке. Однажды, когда он уже был в зените славы, его пригласили к одному из великих князей (запамятовала имя) — исполнить что-то там для гостей. Во время исполнения он вдруг оборвал игру, закрыл лицо руками и сказал: «Не могу! В эти минуты весь мой народ читает «Кол нидрей», — и вышел из залы… Так что какое значение имеет чей бы то ни было день рождения по сравнению с многотысячелетним Днем Покаяния?

Вы как-то представляли себя в этом возрасте в детстве, юности? Моя собеседница однажды рассказала, что, когда была маленькой, думала, будто 30 лет — это когда ты можешь ходить в длинном-длинном голубом платье и с сережками (мама ей говорила, что уши прокалывают только очень взрослые люди). А 60 — это когда ты каждый день можешь ходить в кино (потому что не надо ходить на работу). У вас был какой-то образ вас теперешней?

Не помню, чтобы как-то специально мечтала повзрослеть. Я о многом мечтала: о каких-то диких свершениях, о том, как буду непременно знаменита! Но возраста это не касалось. У меня вообще такое ощущение, что я всегда (и сейчас) пребываю в эмоционально насыщенном возрасте подростка, лет примерно четырнадцати, внезапно рванувшего в своем развитии. Возраст осознания собственной личности и многих тайн бытия, возраст всепоглощающего чтения. Возраст творчества: в это время я уже вовсю писала рассказы и повести. И по внутреннему ощущению, по какому-то удивленному отношению к жизни я никуда и не двинулась. А юбилей… Сколько там мне «натикало» — 65? Это как в такси: ты едешь, счетчик тикает, но ведь он имеет отношение к этой машине, а не к тебе лично. Ты заплатишь за поездку длиною в жизнь, выйдешь из машины и пойдешь дальше по своим делам.

И потом, я всегда обладала какой-то повышенной чувствительностью к… Пытаюсь подобрать точные слова: к некой протяженности, бессмертности рода. В детстве внимательно следила за мамой и бабушкой, пытаясь осознать, что вот та женщина родила вот эту женщину и обе имеют ко мне какое-то сакрально-родовое отношение.

Помню, когда дочь Ева ждала первого ребенка и мы уже знали, что это будет девочка, однажды я взяла ее на прогулку, мы заехали за моей мамой и вместе, радостно щебеча, куда-то покатили, не помню уже — в какой-то парк есть мороженое. Я крутила себе руль, и вдруг меня пронзила следующая мысль: сейчас в этой машине едут четыре женщины моей семьи по прямой линии, считая еще не рожденную мою внучку, а мамину правнучку. Я просто замерла от этой пронзительной мысли: знаете, такой вот Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова и так далее. Связь поколений — вот что всегда меня завораживало. В творчестве — тоже. И это заметно во всех моих книгах.

Можете ли вы закончить фразу: «Чем старше мы становимся, тем…»?

Слушайте, я по профессии — писатель, любую фразу могу закончить в сорока вариантах в зависимости от того, кто ее произносит. Скажите мне только, что за герой и в какой ситуации ее начинает. Ибо старушка-пенсионерка — это одно, а матерый вор-рецидивист — другое. И с возрастом тот и другой (местоимение «мы» вообще мало кому подходит в жизни, разве что молодоженам в медовый месяц) приобретает совершенно разные, согласитесь, дивиденды от жизни. Мы такие разные, разные, разные! И чем старше мы становимся, тем «мы»: умнее, глупее, активнее, ленивее, испуганнее, бойчее… тем больше любим давать советы и менее охотно лезем со своими советами в чужую жизнь, ибо понимаем, что это бесполезно. Можно продолжить этот список до бесконечности. Я же говорю: зависит от героя произведения.

С каждым годом граница, за которой зрелость, старость, отодвигается. Нам говорят, что мы молоды и в 50, и в 60, рассказывают, сколько возможностей есть у зрелых мужчин и женщин. Что вы можете сейчас, чего не могли двадцать, тридцать лет назад? Чем могли бы похвастаться перед детьми?

Ну, во-первых, перед детьми ничем, кроме барахла, удачно купленного на блошином рынке за три гроша, я не хвастаюсь. Во-вторых, надо точно понимать, что вкладывается в понятие «могу» (лично мне тут же вспоминается неприличный анекдот с лордом и слугой на фоне английского смога). И, главное, знаете, что меня настораживает, причем всю жизнь? Вот это «нам говорят и рассказывают». Нам все время кто-то говорит и что-то рассказывает — книги, театр, телевизор. А уж интернет нам сто-о-олько всего рассказывает, что можно всю жизнь провести, завороженно меняя картинки и радуясь, какие мы молодые в свои восемьдесят и сколько возможностей есть «у зрелых мужчин и женщин».

Вы извините, что я все время возвращаю наш разговор к исходной точке: у кого-то есть они, эти «возможности», а у кого-то и нет. Мы все чудовищно разные организмы. Медицина, конечно, добилась и продолжает добиваться впечатляющих успехов, это замечательно.

У меня множество друзей-врачей, и я все время узнаю что-нибудь новенькое о сияющих горизонтах бессмертия. Но тут на днях внезапно в возрасте 69 лет умер мой знакомый продюсер. Во сне. Здоровый, энергичный человек, с виду рассчитанный на 103 года жизни. Никто ничего не понимает — человек ни на что не жаловался, только папа его тоже вот так же умер примерно в том же возрасте. Вроде бы все здоровое, а мозг дает команду сердцу прекратить биться. Загадка. Врачи пока не могут объяснить. Зато другой мой знакомый, врач, в возрасте 93 лет продолжает прием больных — ясный ум, отличное чувство юмора, а уж в еде предпочитает побаловать себя исключительно «нездоровыми продуктами». Любит повторять, что лучшая рыба — это колбаса, и в чай кладет всегда 4 ложки сахара. Родители его тоже прожили длиннейшую жизнь. И так далее.

Что бы нам ни говорили и как бы ни отодвигали в статистике сверкающие горизонты бессмертия, человек пока мало что знает о такой штуке, как ДНК. То есть знает, конечно, но мало. Нами управляют гены и судьба. Вот они-то до сих пор каждому из нас по-настоящему что-то там говорят и рассказывают. Только мы пока не очень хорошо их слышим.

Михаил Жванецкий в записной книжке 1966 года писал с тремя восклицательными знаками: «Я не хочу быть стариком!!!» «И что с того, что не хотел?» — со смехом вспоминает он. А у вас было такое? Вы когда-нибудь боялись взрослеть, стареть?

Как любой нормальный человек, я же не супермен. Но взрослеть — это одно, а стареть — это подлинная трагедия человеческой жизни, кто бы что там куда ни отодвигал.

Существует ли, на ваш взгляд, кризис зрелого возраста? Если да, то в чем он проявляется?

Смотря что каждый из нас принимает за «кризис». У одного — это проблемы в семье, у другого — творческий застой. Опять же: у одного зрелый возраст — это 35 лет, ибо он уже доктор наук и автор сорока изобретений, и вдруг — затор в работе его исследовательской группы. Он понимает, что двигались не в том направлении, затем депрессия, жена грозит покинуть унылого мужа. Вот вам кризис.

Или: бизнесмен 65 лет, добившийся в своей деятельности всего, благополучный во всем, вдруг теряет единственную дочь, превысившую дозу наркотика. И все катится под гору. Это — кризис? Или как это назвать? Учтите, что подобных сюжетов я могу накидать вам десятки, сотни. Вот что я хочу сказать: жизнь невероятно разнообразна, человеческие драмы нельзя подгонять под термины. В этом термине — «кризис зрелого возраста» — нет ни одного однозначного слова.

Несколько лет назад журналист Владимир Яковлев сделал интересный проект «Возраст счастья». Он собрал истории мужчин и женщин 60+, которые в этом возрасте только начали жить, или осуществили наконец то, о чем мечтали, или резко и удачно сменили сферу деятельности. Эти люди совершают невероятные вещи, открытия. Они действительно счастливы. Счастливы ли вы сейчас, в своем возрасте?

Действительно, интересный проект. Я люблю такие повороты сюжета. Это случается с людьми внутренне подвижными, с теми, кто вдруг сталкивается с новыми обстоятельствами жизни и не отшатывается от них, а идет, следуя зову судьбы. Думаю, все мои герои (а я люблю характеры яркие) могли бы поучаствовать в этом проекте, кроме меня самой. Понимаете, книги пишутся медленно и трудно. Открытия писатель совершает в каждой новой книге. Он может не выезжать за пределы района и даже редко выходить из своего кабинета, может всю жизнь прожить с одной-единственной женой или мужем, а в книгах его будут бушевать шторма — как реальные, так и человеческие. И в этом смысле каждая новая книга — вне зависимости от возраста ее создателя — это новый рубеж. И опять-таки в этом смысле я — да, конечно, очень счастливый человек с целым вагоном «открытий». Сколько бы мне ни стукнуло, ибо я — создатель многих миров, обитатели которых весьма часто круто меняют свою жизнь и совершают немыслимые кульбиты.

Американский психолог Эрик Эриксон написал книгу «Возраст наших желаний». Он, например, пишет, что в 19-25 лет мы, как правило, строим отношения вне родительской семьи, в 25-50 лет творим, а после 50 ищем и находим смысл жизни. Согласны ли вы с ним?

«Как правило» — хм. Литература не занимается правилами, так что я тут не при делах. Вообще сочувствую человеку, который принимается смысл жизни искать после того, как стукнет полтинник. Как говорил известный персонаж известного романа: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали…» — и далее по тексту.

Значит, творим с двадцати до пятидесяти? А что делать Толстому, который лучшее свое произведение, «Хаджи Мурат», написал в старости? А Лермонтову что делать, который погиб спустя полтора года после разрешенного Эриксоном старта? Байрон, Пушкин… Жизнь, повторяю упрямо, никогда не подчиняется никому и ничему — ни выкладкам, ни таблицам, ни возрастным рубежам. Жизнь гораздо умнее, неожиданней, больнее, милосерднее и разнообразнее тех, кто пытается загнать ее в прокрустово ложе теорий.

Герои ваших книг в основном молодые люди или люди средних лет. Зрелые люди, как правило, персонажи второстепенные. Почему? Вы считаете их недостаточно деятельными, активными?

Отчего же? Один из самых ярких моих персонажей — 98-летняя старуха Анна Борисовна из повести «На Верхней Масловке».

Другое дело, что из молодости, как из свежего граната, можно выжать куда больше яркого рубинового сока любви, ненависти, трагедии, неистовых буйных поступков, диких сюжетных поворотов — всего того, что необходимо Литературе и что поставляет нам жизнь в особо изобильных количествах.

Ибо в молодости все мы живем на страшной эмоциональной высоте и обрушиваемся в ужасные пропасти — гормоны бурлят, химия работает. Ничего не поделаешь. Отмахиваться от этого просто глупо. В моем новом романе «Наполеонов обоз», в первой его книге «Рябиновый клин» героиня, заведующая редакцией современной литературы, считает, что романы пишутся не талантом и не усердием, а гормонами: «Молодой, блин, гармонью!» — говорит она. А посему все эти психологические менуэты — они годятся только в старости.

Замечательная Лидия Борисовна Либединская, урожденная Толстая, говорила: «В молодости надо делать только то, что хочется. А в старости не делать того, чего не хочется. И вы будете счастливы».

А я скажу так: если в молодости вы не сметаете на своем пути всех на свете психологов, все теории, советы, таблицы и выкладки, то грош вам будет цена, причем как в молодости, так и в старости.